Книжник [The Scribe] - Франсин Риверс

Глупец!

Никогда не забуду глаза Иисуса, когда Он отвечал на мои вопросы.

Я искал Его одобрения — Он же показал мне, что я нахожусь во власти гордыни и самообмана. Я лелеял надежду стать одним из Его учеников. Но Он сказал мне, что я должен сделать, чтобы восполнить то, чего мне недостает. Я получил неоспоримое подтверждение, что Он Мессия. Он заглянул мне в самое сердце, обнажив такие глубоко запрятанные тайны, о которых я и сам не подозревал.

А потом Иисус сказал то, что так жаждал я услышать:

— Приходи и следуй за мною.

И я не мог Ему ответить.

Иисус ждал. В Его глазах светилась любовь.

Он ждал.

Бог ждал — а я молчал!

О, я верил в Него. Я не разумел всего, что Он творил, но твердо знал: Иисус — Мессия!

И все–таки я ушел. И вернулся к тому, что было мне так хорошо знакомо — к жизни, которая была пуста.

Шли месяцы. Как страдал я, терзаясь мыслями о Шеоле! Когда я поднимался по ступеням Храма, раздавая монеты нищим, внутри у меня все сжималось. Я знал правду. Не ради них то была жертва, а ради меня самого. Благословение — вот что мне было надобно! Чтобы было еще одно очко в мою пользу, поступок, который поможет укрепиться в уверенности, что можно надеяться на лучшее. Для меня.

То, что прежде я почитал за благословение и расположение Господа, превратилось в проклятие, в испытание для души моей. И я не прошел это испытание: моей веры недоставало, чтобы отречься от того, что обеспечивало почет, положение в обществе и приятную жизнь. Я снова и снова терпел поражение. День за днем, неделю за неделей, месяц за месяцем.

Лучше бы я никогда не слышал имени Иисуса! Слова Его не принесли покоя моей растревоженной душе, напротив, огнем жгли мне совесть и разрывали сердце. Основания моей жизни Он превратил в руины.

Приближалась Пасха. Евреи стекались в Иерусалим. Я слышал, что Иисус въехал в город на молодом осле, а люди устилали Ему путь пальмовыми ветвями и пели: «Осанна сыну Давидову! Благословен грядущий во имя Господне! Осанна Богу в вышних!»

Иисус, Мессия, явился.

Я не пошел Его встречать.

Войдя в Храм, Он взял бич и изгнал оттуда меновщиков и торговцев, заполонивших двор, предназначенный для язычников, ищущих Бога. Он негодовал на тех, кто превратил дом Отца Его, дом молитвы, в разбойничий вертеп. Люди бежали от Его гнева.

Я не был там. Я узнал об этом позже.

Каждый день Он учил в Храме. Его притчи обличали лицемерие религиозных вождей, разжигая их ненависть, но те притворялись, что ничего не понимают. Они извращали Его слова, пытаясь обратить их против Него. Притесняли тех, кто Его любил, и даже пригрозили вышвырнуть из Храма бедного калеку за то, что он, исцеленный Иисусом в субботу, взял и понес свою постель.

— Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры!

Я дрожал при звуке Его голоса. Прятался при Его приближении.

— Все дела свои делаете с тем, чтобы видели их люди! Потому–то, когда молитесь, надеваете на лоб и на руку коробочки шире, чем у других, и кисти на одежде делаете длиннее. Любите на пиру сидеть на почетных местах и в первом ряду в синагогах! Горе вам! — Голос Его гремел, многократно усиленный эхом в коридорах Храма. — Пожираете имущество вдов и потом напоказ долго молитесь!

Книжники возмущались, но не в силах были заглушить поток истины, изливавшийся из Его уст. Он осуждал и священников, которые должны были пасти Божий народ, как пастыри, а вместо этого уподоблялись хищным волкам, не щадящим стада.

— Вы обходите море и сушу, дабы обратить хотя бы одного; и когда это случится, делаете его сыном геенны, вдвое худшим вас! Вожди слепые! Глупцы! Дотошно отсчитываете десятину с мяты, аниса и тмина со своего огорода, но оставили важнейшее в законе: суд, милость и веру.

Стены храма дрожали от раскатов Его голоса. Голоса противников обращались в ничто перед Его гневом. Меня трясло от ужаса.

— Вы не увидите Меня отныне, доколе не воскликнете: благословен Грядущий во имя Господне!

Он ушел из Храма. Ученики следовали за Ним, как овцы за пастухом. Одни оглядывались назад с опасением, другие — с горделивым торжеством. Раздались злые голоса. Книжники, фарисеи, священники — все как один подняли крик. Выльется ли на улицы эта неприкрытая ненависть? Лица, искаженные яростью. Рты, изрыгающие проклятия в адрес Назарянина. Иные раздирали одежды.

Я бежал.

Я мало помню о своих переживаниях того дня — только то, что бежал от гнева, бушевавшего в Храме. Иисус удалялся прочь со своими учениками. Какая–то часть меня неудержимо влеклась к ним, в то же время практическая сторона моей натуры меня останавливала. Я сказал себе, что у меня нет выбора. То, что попросил меня сделать Иисус, обесчестило бы имя моего отца. Я знал, что к другим Он не предъявлял таких требований. Почему же хочет так много от меня?

Слова Его, как обоюдоострый меч, отсекали любой самообман. Я не был тем мужем Божьим, каким привык себя считать.

И тогда Иисус обернулся и посмотрел на меня. На какое–то мгновение я встретился с Ним глазами: Он не отвел взгляда, в нем читалось приглашение. Чего же я хотел? Вернуться в Храм — к моим молитвам и тихому созерцанию, не обращая внимания на то, что происходит вокруг? Или последовать за Человеком, который видел всю мою внутренность и все тайны сердца? Первое не требовало от меня ничего; второе — все.

Я потряс головой. Он ждал. Я отступил назад. Я видел, как в глазах Его мелькнула скорбь, и Он двинулся дальше.

Ныне я испытываю эту скорбь. Сегодня она мне понятнее, чем когда–либо раньше.

И еще раз я увидел Иисуса, когда Он висел на кресте меж двух разбойников на Голгофе. Над головой Его была прибита табличка с надписью по–еврейски, по–гречески и по–латыни: «Иисус Назарянин, Царь Иудейский».

Не могу описать, что пережил я при виде Иисуса, прибитого к римскому кресту за воротами города. Мои знакомцы швыряли Ему в лицо проклятия. Даже в час Его смертных мук они не знали милосердия. Я испытал гнев, разочарование, облегчение, стыд. Я пытался оправдать себя. Получалось, что я все–таки не отвернулся от Бога. Я лишь отверг очередного лжепророка. Ведь так?

Что же это говорило обо мне? Я почитал себя праведным человеком, всегда стремящимся служить и угождать Богу. А Иисус показал, что я не тот, за кого себя выдаю. Даже теперь, годы спустя, во мне живет то ощущение стыда. Как высокомерен я был! Как упорно закрывал глаза на истину! Мне было стыдно и за религиозных начальников. Люди, к которым я относился с почтением и трепетом, стоя у подножия креста, выкрикивали оскорбления, насмехались, издевались над умирающим. Они не ведали жалости, не выказывали милости. И даже рыдания матери Иисуса и женщин, которые плакали вместе с ней, бессильны были пробудить в них сострадание.

Среди них был и учитель, у ног которого я провел столько времени. Они напоминали мне стервятников, терзающих полумертвую жертву.

И мне было суждено стать таким же?

А где же были ученики Иисуса? Те, что провели с Ним последние три года жизни, оставив дом и ремесло ради того, чтобы последовать за Ним? Где были те, что, стоя вдоль дороги, махали пальмовыми ветвями и пели хвалу, когда Иисус въезжал в Иерусалим? Неужели все это происходило лишь неделю тому назад?

Помню, я подумал: Разве вина этого бедного плотника, что мы возлагали на него слишком большие надежды? Когда был дан выбор между мятежником Варравой и человеком, проповедавшим мир с Богом, народ просил свободы тому, кто убивал римлян.

В воротах стоял Никодим, по лицу его стекали слезы, теряясь в прядях бороды. Запрятав глубоко в рукава ладони скрещенных рук, он раскачивался взад и вперед в молитве. Я приблизился к давнему другу моего отца, встревоженный при виде такого горя.

— Могу ли я чем–нибудь помочь?

— Скажи спасибо, Сила, что отец твой не дожил до этого дня. Они не слушали! Были готовы на все, чтобы осуществить свой замысел. Беззаконное судилище среди ночи, ложные обвинения, лжесвидетели — приговорили невинного. Прости нас, Боже!

— Ты честный человек, Никодим, — Я думал его оправдать. — Назарянина распяли римляне.

— Все мы Его распяли, Сила, — Никодим глядел на Иисуса. — Даже сейчас — в этот самый миг, когда мы смотрим, как Он умирает, — сбываются Писания.

Я оставил его наедине с его горем. Слова его напугали меня.

Я отметил Пасху, как того требовал Закон, но не испытал никакой радости, заново переживая избавление Израиля из Египетского рабства. Из головы не выходили слова Иисуса: «Блаженны нищие духом…». Те, кто осознает, как нуждается в Боге. «…ибо их есть Царствие Небесное».

В Египте, покарав Египтян, Бог сделал так, что смерть миновала жилища Его народа. Если Иисус и в самом деле был Мессией, как думал я какое–то время, и как до сих пор верил Никодим, какой же будет Божья кара? И какая остается для нас надежда, что Бог вмешается?